Скорбные атрибуты профессии не позволяли фотографу Моцарову работать под весёлую музыку. Портреты, которые он ретушировал и переносил на керамические овалы, принадлежали покойникам, в чьих жилах совсем недавно пульсировала жизнь. А потому среди его клиентов не было людей, расположенных к радости: в основном это были безутешные родственники. И это обстоятельство вносило в деятельность Моцарова свои мрачные коррективы. Каждое утро он с тяжёлым вздохом открывал двери своей мастерской, включал «Реквием» и принимался за работу. Портрет великого композитора висел над его рабочим столом и ни минуту не позволял забыть о мрачной биографии гения. И профессионально застывшая скорбь на лице фотографа представала каждому, кто заглядывал в его мастерскую. Даже если и случались в жизни Моцарова приятные события, он уже не мог отделаться от хмурости, прилипшей к его лицу из опасения, как бы кого не задеть неуместным весельем.
А ведь Моцаров в глубине души был человеком юмористическим! В редкие минуты робкого ощущения счастья он манерно всматривался в очередное фото на памятник и с озорством пририсовывал к лицу свежего покойника какую-нибудь шалость: серёжку в ухо, синяк под глазом, пучок волос на ухе или в ноздре. Подолгу любовался достигнутым комическим эффектом и иногда, в особо удачных случаях, не затирал в небытие своё дурачество, а так и подсовывал его клиентам. Те, как ни странно, обычно изюминки не замечали.
За долгие годы работы тайного весельчака местное кладбище обросло памятниками с такими фотографиями. Криво подстриженные бороды и усы, родимые пятна, прыщи и козявки населили портретную галерею погоста. Сами по себе они были незаметны, но всякая червоточинка на портрете придавала его персонажу что-то жизнеутверждающее, отчего умершие смотрели на проходящих по кладбищенским дорожкам посетителей скорбного места словно живые. Дошло до того, что, утомлённый невесёлой работой, Моцаров стал и сам захаживать на погост, чтобы незаметно для других, когда рядом никого не было, кощунственно поржать над своими придумками. И вот однажды беспечная безнаказанность шутника встала ему боком.
Тоскливым осенним вечером фотограф пыхтел в своей мастерской над очередной, не слишком увлекательной ретушью. Какая-то старуха смотрела на него с овального керамического портрета прищуренными иглами глаз, и таинственная полуулыбка играла на её сморщенных губах в свете настольной лампы. Незадолго до окончания рабочего дня перед мастером предстал припозднившийся посетитель. Поднятый воротник плаща и надвинутая на глаза шляпа не давали толком рассмотреть его лицо. Он протянул Моцарову фотоальбом и сиплым голосом сообщил, что там находятся несколько фотографий его почившего друга, и если уважаемый фотограф сделает портрет к утру, то к этой сумме будет прибавлено ещё столько же. Тройная оплата перекочевала из тонкокожей перчатки клиента в руки Моцарова. Фотограф скорбно вздохнул и театрально кивнул, даже не заметив, как сиплый исчез из помещения.
Раскрыв альбом, Моцаров с ужасом обнаружил в нём свои собственные фотографии, причём большую часть из них он сто лет уже не видел. Тут он был и в детстве на деревянной лошадке, и в школе в пионерском галстуке, и в ресторане с бывшею женой, и… на последней странице Моцаров обнаружил себя в гробу, богато украшенном белыми хризантемами. Качество снимка было изумительным, снимали с мастерством и вкусом, явно на профессиональном оборудовании и с хорошо поставленным светом. Моцаров пристально, до рези в глазах вглядывался в собственное лицо в поисках признаков фотомонтажа, но не обнаруживал их. Заострённые черты лица, которое он каждое утро наблюдал в зеркале, скобля скулы бритвой, были расслабленны и спокойны.
«Шутки шутить вздумали? – зло подумал фотограф, неизвестно к кому обращаясь, преисполненный возмущения и гадливости. – Ну я вам сейчас пошучу!». И взялся за работу.
Наутро уборщица обнаружила Моцарова мёртвым. Он сидел за своим рабочим столом, откинувшись на спинку стула и запрокинув голову назад. Перед фотографом на столе лежал почти законченный портрет на памятник с его собственным чуть смеющимся лицом. Прекрасная работа была выполнена мастерски. С портрета на оторопевшую женщину смотрел живой Моцаров, гораздо живее, чем был в жизни. На носу его сидела изображённая с не меньшим мастерством переливающаяся зелёным перламутром навозная муха.
По материалам сайта Фото салон НотаФото.
Автор: Елизавета Якушко
Дата публикации: 24.06.2019